Случилось это на Святочной неделе. Я с четырьмя моими закадычными подругами отправилась в одну деревеньку. Там нас ожидала бабушка одной из моих приятельниц, которая считалась первейшей ведуньей. Добрались вроде без приключений, но вот приемом бабушка нас удивила. Вместо обычных вкусностей нам была предложена отвратительнейшая похлебка, непонятно из чего сваренная. По словам старой ведуньи, ее нужно было съесть для гадания. Потом бабушка отвела нас в баню. Пока мылись, время к полуночи подошло.
В доме бабка раздала всем ночные рубашки больших размеров: «На нагое тело рубашку наденьте, потом в баню айда!». Мы все исполнили, а потом проследовали за ней в баню, которая уже остыла. Первой решилась гадать я.
Бабуля начала неспешно инструктировать: «Зайдешь вовнутрь, увидишь два зеркала — одно на пологе стоит, другое неподоля лежит. Одно на другое направь и сказывай: «Суженый мой, ряженый, явись ко мне наряженный!» Смотри, пока не увидишь, а как завиднеется, близко не подпускай и отведи со словами — «чур меня!» Сказано — сделано. Шагнув за порог предбанника, я замерла от удивления. В бане всюду была разбросана какая-то трава, источавшая приятный, пряный аромат. На пологе стояло одно зеркало, старое, судя по раме, которая, казалось, от одного прикосновения рассыплется в прах, зато само стекло — ровное, чистое и прозрачное. Второе зеркало было точно таким же, по бокам стояли зажженные свечи. Я навела дрожащими руками одно зеркало на другое и произнесла магические слова, между стеклами образовался длинный, пустой коридор. Я долго вглядывалась в очертания внутри него, но так никто ко мне и не пришел. Усталая и расстроенная я вышла вон. Тут же, как пчелы, налетели с расспросами подружки, но рассказывать мне было нечего.
Одна за другой девчонки отправлялись пытать судьбу, но никому не повезло. А вот Елена, внучка нашей ведуньи, зашла последней. Уже через несколько минут раздался страшный грохот и оглушительный крик Лены. Всей толпой мы ринулись на помощь. Казалось, баня превратилась в склеп, такой холод в ней стоял. Зеркала и свечи валялись на полу, что самое удивительное — зеркала не разбились. Лена стояла посреди бани, будто не в себе, безмолвная, в порванной по шву ночнушке. А когда наши глаза привыкли к темноте и все четко разглядели тень, мечущуюся из угла в угол, у нас побежали мурашки по телу. Баба Нюра, стоявшая за нашими спинами, вдруг заговорила на каком-то тарабарском языке и палку, которую зачем-то все время держала в руках, направила на тень, от чего та съежилась и прыгнула в одно из зеркал…
Бабка велела нам переодеваться и ложиться спать, а Лену быстро увела с собой. Все были перевозбуждены, и заснуть никому не пришлось в ту ночь. Мы видели, как к ведунье пришли еще три человека. Лену положили в самой дальней комнате, весь остаток ночи оттуда доносилось непонятное бормотание этих людей. Утром мы буквально не узнали подругу. Бледная, похудевшая и даже постаревшая, она еле держалась на ногах, на лице «красовался» сине-красный шрам во всю щеку. От ее вида стало жутко, но нужно было возвращаться, и бабушка, собрав ей кое-какие снадобья, отпустила нас. В поезде Елена поведала нам об увиденном: «Стою, смотрю в зеркальный коридор и вдруг вижу: шатаясь, идет суженый мой, высокий, худощавый. Только рот открыла сказать «Чур меня!», как он исчез, а через секунду пялился на меня в упор вместо моего собственного отражения. Тут из рук выпало зеркало, холодно стало, жутко, а гад этот из него вылезать стал, все стало как в тумане, запомнились лишь неестественно зеленые кошачьи глаза, и его рука, которая, будто лаская, провела по щеке…».
С тех пор уже шесть лет моя подруга чуть ли не каждую неделю посещает салон красоты и не может избавиться от ужасного родимого пятна, которое появилось в ту самую ночь и очень напоминает шрам. До этого Лена пользовалась успехом у молодых людей, а после гадания всех как рукой отвело.