Впервые выкладываю то, что некоторые называют творчеством. Я не знаю, насколько уж я хороший писатель, но иногда могу написать что-то стоящее. И это одно из них. Выношу на ваш строгий, незаинтересованный во лжи, суд. Земля кричала под редкими лучами ледяного февральского солнца: холод пробрал ее до самых дальних и углубленных слоев, но сейчас вряд ли бы кто услышал ее мольбы о пощаде. На пустынных улицах постапокалиптического мира не было видно ни единой живой души, лишь иссохшие заиндевевшие кусты с бедной листвой буро-зеленого цвета изредка шумели от скупых порывов усталого ветра. Печальная картина до недавнего времени жилых, а ныне обращенных в руины домов-многоэтажек, многочисленных пепелищ, когда-то называемых лесопарковыми зонами, небольших, почти сравнявшихся с землей церквушек на окраине бывшего кипящего жизнью города – практически все тихо припорашивал мокрый и противный снег черного цвета. Его белизна уже давно была потеряна, смешавшись с черным дымом пожарища, впитав в себя все те многочисленные крики и стоны, от которых что-то внутри его природы сломалось, стало грязным и мерзким. Оглушительная тишина, неживая и до зубовного скрежета нестерпимая, воцарилась здесь. Плотная корка снега цвета сажи треснула под копытами тяжелой лошади – одинокий всадник в мутно-алом плаще пересекал пустошь, не обращая никакого внимания на звенящее безмолвие, способное свести с ума любого. Лошадь путешественника шла неспешно и спокойно, ведомая твердой рукой своего хозяина. Грива ее, что раньше полыхала ярче самого сильного пламени Ада, заметно поредела и приобрела сизый оттенок, с которым обычно тухнут костры. На багрово-красной шкуре иней вырисовывал причудливые узоры, раз за разом утолщаясь на теле несчастного животного, которое уже было слишком утомлено, чтобы пытаться избавиться от подобной неприятности. Тихо и чинно всадник и его верный конь продвигались вперед по взрытой дороге, до сих пор пахнущей горящим асфальтом, с ноткой болезненных слез и душераздирающих воплей людей, что жили здесь до недавних событий. Сейчас уже слишком поздно о чем-то говорить… Всадник слабо дернул поводья на себя, призывая своего верного друга остановиться. Конь послушно потоптался на месте и поднял тяжелую усталую голову. Сам князь Ада, Вельзевул, почтил их вниманием.
— Куда ты направляешься, Война? – в холодном взгляде демона играл презрительный огонек, – Остальные трое уже давно делят добычу: Смерть забирает души, Голод – тела, Чума – рассудок. Не время ли тебе взять то, что ты заслуживаешь?
Война молчал.
— Не хочешь говорить? Или же теперь считаешь меня, князя Вельзевула, недостойным? Возгордился, вознесшись мысленно даже над Творцом, и сейчас не желаешь сознавать себя чем-то более низменным. Признаю, ты имеешь на то право. Ты тот, без кого бы это произойти не смогло, тот, кто является истинным убийцей, началом Воздаяния за грехи!
Война молчал, не обронив лишнего звука.
— Гордец! И все за свое же держишься! – на миг по лицу Вельзевула пробежалась мрачная тень ненависти, – Твое молчание лишь сильнее заставляет меня осознавать, что ты лишь жалкий раб, и что я выше тебя, даже если и всему первопричиной являешься ты!
Война молчал, вторя звенящей тишине, сгущающейся вокруг и пытающейся подавить дисгармонию громоподобного голоса князя.
— Ты разрушил этот мир, ты вверг его в Хаос, ты тот, кого стоит винить в исчезновении людей! И ты возгордился этим! Решил ставить себя выше Нас? Тебе не простят этого, как бы велик ты сейчас не был! Извинись передо мной и возвращайся к остальным! Будь, как они, знай свое место!
Багрово-красный конь резко встрепенулся, отряхивая черный иней со своей массивной туши, и медленно пошел вперед, чуть покачиваясь при ходьбе. Алый плащ едва слышно прошуршал у самого уха замершего Вельзевула.
— А мне нравилось небо над этим миром… — почти неразборчивый шепот долетел до молодого князя и растворился в одном из редких потоков ленивого ветра.
Все дальше и дальше оставались руины раньше жилого города. Все ближе и ближе становился чистый от тяжелых низких облаков участок неба. И вот, не по-зимнему теплый луч осветил бледно-красную фигуру, сидевшего на усталой лошади, запрокинув голову вверх навстречу теплу. А на руках у самого жестокого из Всадников Апокалипсиса, первопричины смерти человечества и главного проклятия этого мира тихо посапывал маленький ребенок..